Румянцева Надежда Алексеевна,
Россия, Псков, «Псковский государственный университет»,
Институт гуманитарных наук и языковых коммуникаций,
Факультет русской филологии и иностранных языков, 4 курс, «Филология».

 «И каждый язык, будучи родным языком, представляет собой космос, Вселенную – единственную, неповторимую, от начала жизни и до ее конца» (Д. Рубина)

Если давать краткое и ёмкое определение понятию «язык», то это смысл, облечённый в форму. В то время как чистый, совершенный смысл — это мысль. До тех пор, пока человечество не научилось обмениваться мыслями напрямую, язык — это один из тех несовершенных инструментов для передачи и выражения смысла, что нам доступны. Несовершенный потому, что никогда не способен успеть за мыслью.

Тем не менее мы любим в языке его несовершенство: разнообразие форм, звучаний, графики. Нам не нужно понимать значения слов другого языка для того, чтобы увидеть в нём красоту. В этом смысле язык напоминает Вселенную. Она вызывает восхищение, заставляет воображение волноваться. Мы можем не понимать ни квантовых законов Вселенной, ни сложных механизмов языка, но нас могут восхищать и то, и другое.

Сложно предсказать, каким будет язык будущего. Единственное, что понятно — он будет лишён недостатков и проблем существующих языков. Это будет голос чистейшего смысла, язык разума. Хотя такой язык может показаться нам не столь интересным и живым в сравнении с нашими «несовершенными» языками. Потому что мы придаём смысл несовершенству, делая его нашей отличительной особенностью, преимуществом.

Людям нравится осмысленность. Нравится очеловечивать, наделять именами и значениями окружающие предметы, искать связи. Нам хочется видеть за языком нечто большее, нежели просто набор знаков. Хочется думать, будто он и сам влияет на наше мышление: вспомнить хотя бы известную гипотезу языковой относительности. Вся разумная жизнь человечества была сопряжена с языком. Поэтому мы придаём такое значение разным его проявлениям — речи, письменности, литературе. Множество культур строятся вокруг языка, в некоторых он сакрализирован: начиная от культа книжности и заканчивая языковыми табу. Причина одна — наше стремление к смыслу.

Язык — огромное и неповоротливое тело, медленно реагирующее на внешние события. В то же время иногда он бывает чрезвычайно подвижен и гибок, мгновенно впитывая в себя новое. Гибкость языка состоит ещё в том, что он живёт, пока живы его носители. До тех пор, пока они продлевают его существование, увеличивают объём знаний человечества — до тех пор он жив. Эти отношения языка и человека напоминают симбиоз. Человек вбирает в себя смыслы, которые накоплены в языке и отдаёт ему новые.

Людям сложно объяснить явления, которые укоренены в повседневности, сложно определить, когда они появились и что с ними будет годы и тысячелетия спустя. То, что существует дольше нас и используется всеми воспринимается как некий универсальный порядок, закон. Несмотря на свою значимость и сакральность, язык — это всё же сфера будничного, бытового. Он кажется чем-то неотъемлемым от нас самих.

Мы способны представить зарождение языка, перебрать разные варианты его появления, начиная от теории звукоподражания и заканчивая теорией сплетен. Однако если язык — это, с одной стороны, масштабное и непостижимое явление, а с другой — сфера обыденного, почти родственного, то это объясняет наши трудности в разговорах о смерти языка. Можно умозрительно представить, какой будет гибель языка, исчезновение его носителей, но эта мысль трудна для принятия. Язык, на котором некому говорить — это вымершее животное. Мир, в котором исчез язык — это мир, погружённый во Вселенскую немоту. Даже если речь о самом маленьком и незначительном языке. Это всё ещё огромная потеря, это смыслы, которые никогда не будут высказаны.

Язык подобен Вселенной в том, что из хаоса он на короткое, по меркам самой Вселенной, время возникает, воплощаясь в нечто оформленное и определённое, а затем вновь исчезает в хаос. Поэтому кажется таким важным наблюдать за языком в то время, как он живёт.