Разделы
Константин Михайлович Симонов
(1915 – 1979)
В этих словах – прошедшая тяжелейшее испытание войной жизненная позиция, которая учит гражданской активности, неустанному движению, «полету», устремленному к свершению дел, способствующих спасению мира от войн, созиданию счастья человечества:
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
(«Всю жизнь любил он рисовать войну…»,1939).
В этом ряду настоящая любовь – это также «полет», не мыслящей себя вне суровых испытаний, более того, возможный постольку, поскольку эти испытания выпали на долю любви.
Первый этап творчества К.М. Симонова окрашен предвидением военных конфликтов, войн, грандиозных человеческих жертв, что рождает у Симонова не только готовность к героическому подвигу, не только призыв к нему, обращенный к другим, но и боль о непрожитых жизнях, о «недописанных поэмах». «А война еще только начинается», – говорит герой драмы «Парень из нашего города» (1940 – 1941) Сергей Луконин, прошедший Халхин-Гол. Через много лет этими словами завершит первую книгу романа «Живые и мертвые») ее главный герой, Синцов: «… глядя на этот далекий дым впереди, он старался заставить себя свыкнуться с трудной мыслью, что как бы много ни оставалось у них за плечами, впереди была еще целая война».
На втором этапе война осознается уже не будущем, а в настоящем – ее проходят вместе с автором герои его фронтовых очерков и пьес, военной лирики, повести «Дни и ночи» (1943 – 1944) с посвящением «Памяти погибших за Сталинград».
Наконец, третий большой период в творчестве Симонова – послевоенный, когда писатель сознает себя «летописцем» войны. Это время подведения итогов, работы над эпическим панорамным произведением – трилогией «Живые и мертвые» (1960 – 1971), создание публицистических сочинений на новые, злободневные темы.
И во всех этих «эпохах» жизни Симонов чувствовал свою нерасторжимость с судьбой поколения – даже о таком глубоко личном стихотворении, как «Жди меня» (1941), он говорил в одной из бесед: «»Если б не написал я, написал бы кто-то другой». Характеризуя одного из своих друзе, он говорил о нем так: «… в его жизни было много общего с жизнью многих из нас, его сверстников: семилетка, потом работа на производстве, потом вуз, потом опять работа, потом война, на которой с первого до последнего дня…»
Биография Симонова складывалась на основе тех же целей и принципов. Он родился в Петрограде, в семье профессионального военного, что с детства предопределило передвижения его по офицерским общежитиям и уклад сурового, подчиненного строгому распорядку быта. Окончив школу-семилетку, Симонов, по его словам, захваченный «общей атмосферой романтики строительства», после переезда в Москву поступил учиться в ФЗУ, чтобы получить профессию токаря. Стихи стал писать в эти годы, в девятнадцать лет опубликовал первые стихотворения. Вскоре их печатали уже столичные журналы – «Молодая гвардия» и «Октябрь». Как и в глазах многих его сверстников, современность была для Симонова продолжением великой национальной истории, воплощением духа преемственности. Начав поэмами о Николае Островском («Победитель», 1937) и Беломорско-Балтийском канале («Павел Черный», 1938), он написал несколько поэм на исторические темы: «Ледовое побоище» (1938), «Суворов» (1939); выпустил в свет книгу стихов «Настоящие люди» (1938), выступил как драматург с пьесами «История одной любви» (1940) и «Парень из нашего города» (1940 – 1941). С 1934 по 1938 гг. Симонов учился в Литературном институте им. Горького, затем поступил в аспирантуру, однако «ветер истории» нарушил это последовательное формирование собственной личности, закономерное в условиях мирного времени.
В 1939 г. в качестве военного корреспондента Симонов был отправлен в Монголию, на Халхин-Гол, где писал для газеты «Героическая Красноармейская» (в 1940 г. выпустил первую книгу военных стихов, посвященную этим событиям: «Стихи 1939 года»). По болезни он не участвовал, как намеревался, в финской кампании, не был, несколькими годами прежде, на войне в Испании. Однако в глазах читателей Симонов так прочно был связан с судьбой всего поколения, что в его биографию само собой вписывалось и то, другое. «В годы гражданской войны, в Испании, – позднее вспоминал Симонов, – мне так нестерпимо хотелось поехать туда и я так много раз потом возвращался – в стихах и в прозе – к этой юношеской теме моей души, что в конце концов многие стали считать, что я был в Испании. Порой мне стоило усилия воли в ответ на чей-то вопрос, где и когда я был в Испании, ответить: нет, я там не был. Но душевно я там был».
В годы Великой Отечественной войны, пройдя специальное обучение, писатель работал корреспондентом газет «Красная звезда», «Правда», «Комсомольская правда», «Боевое знамя» и др., находясь постоянно в действующей армии (под Одессой и Сталинградом, на Западном, Кавказском и Южном фронтах, на Курской дуге, в Белоруссии, Польше, Чехословакии, Германии). Впоследствии он признавался в «Автобиографии»: «Почти весь материал – для книг, написанных во время войны, и большинства послевоенных – мне дала работа корреспондентом на фронте». В 1942 г Симонову было присвоено звание старшего батальонного комиссара, через год – звание подполковника, а после войны – полковника.
После войны появились книги очерков «Письма из Чехословакии», «Славянская дружба», «Югославская тетрадь», «От Черного до Баренцева моря. Записки военного корреспондента»; вышли в свет поэмы «Иван да Марья» и «Отец». Продолжилась деятельность Симонова как писателя-интернационалиста, журналиста и общественного деятеля, стремящегося побывать в «горячих точках» планеты (по результатам заграничных поездок изданы книги стихов «Друзья и враги», «Вьетнам, зима семидесятого…», повесть «Дым отечества», пьеса «Русский вопрос», книгу «Вьетнам, зима семидесятого…» и др.). Классикой отечественной литературы стали послевоенные произведения Симонова, отразившие «масштабную правду» о войне в романах, составивших знаменитую трилогию «Живые и мертвые».
В разные годы Симонов был редактором журнала «Новый мир» и «Литературной газеты», занимался переводами, в последние годы жизни написал имеющие документальную значимость книги «Дневники военных лет» и «Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине».
По сценариям Симонова, лауреата многих государственных премиий, были поставлены фильмы: «Парень из нашего города» (1942), «Жди меня» (1943), «Дни и ночи» (1943 – 1944), «Бессмертный гарнизон» (1956), «Нормандия-Неман» (1960, совместно с Ш. Спааком и Э. Триоле), «Живые и мертвые» (1964), «Двадцать дней без войны» (1976).
Согласно завещанию писателя, его прах после смерти был развеян над Буйническим полем под Могилевом. «Я не был солдатом, – писал Симонов, – был всего только корреспондентом, однако у меня есть кусочек земли, который мне век не забыть, – под Могилевым, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков…».
Говоря о стихах, созданных в годы войны, Симонов дал им необычную, на первый взгляд, характеристику: причислил их к жанрам публицистики, считая именно публицистику высшим выражением душевных переживаний в рамках военной темы. В лирике он усматривал хронику произошедших с поколением событий, своего рода дневник, имеющий ценность человеческого документа, если использовать выражение М. Горького. «Стихи эти, в сущности, – писал он, – … были военной публицистикой и служили тем же целям, что и мои очерки и корреспонденции, порой даже с большим успехом». С этой точки зрения духовная биография военного поколения запечатлена уже в стихах конца 30-х годов:
Как будто мы уже в походе
Военным шагом, как и я,
По многим улицам проходят
Мои ближайшие друзья;
Не те, с которыми зубрили
За партой первые азы,
Не те, с которыми мы брили
Едва заметные усы.
Мы с ними не пивали чая,
Хлеб не делили пополам,
Они, меня не замечая,
Идут по собственным делам.
Но будет день – и по разверстке
В окоп мы рядом попадем,
Поделим хлеб и на завертку
Углы от писем оторвем…
…Святая ярость наступленья,
Боев жестокая страда
Завяжут наше поколенье
В железный узел, навсегда.
(«Однополчане»,1938)
Сам поэт считал, что его настоящее узнавание войны, войны в ее будничной героике, началось под Халхин-Голом, а выразилось впервые в цикле «Соседям по юрте». Здесь уже в поэтическом стиле Симонова проявляется та целомудренная сдержанность, которая, на его взгляд, составляет главное свойство национального характера, особенность русского человека. Уходя на фронт, будущие защитники отечества уносят в памяти «… это лицо без кровинки, зато и без слез, / Эту самую трудную маску спокойной разлуки».
Стихи Симонова передавали постепенно накапливаемый людьми духовный опыт, дорогой ценой обретаемый среди тягот войны. По мысли исследователя, поэта интересуют не столько «батальные сцены», сколько их отражение в этом противоречивом человеческом опыте – обращаясь к скрытым от глаз переживаниям, он стремится найти «какие-то боковые зеркала». Именно так поэт прозревает смысл жизни и смерти, гуманность и волю к победе, святость любви и дружбы, которые подразумевают не отступление от гражданских идеалов, не размягченность духа, но новый заряд упорного сопротивления.
Лирика Симонова военных лет сосредоточена на одной теме, теряя характер созерцательности и обретая силу побуждения к действию. В основном, это либо продолжение собственных размышлений – как выражение того, что в этот момент волнует каждого, либо естественное, словно в продолжение разговора, обращение к «товарищам по оружию», однополчанам, друзьям, любимой женщине. В первые месяцы Великой Отечественной войны стихи Симонова – это прямой призыв, мобилизующее слово, обращенное к солдатам, призванное воспитать и укрепить силу духа: «Презрение к смерти», «Секрет победы», «Песня о комиссарах», «Защитникам Отечества».
Но уже в самом начале войны появляются стихи, имеющие непреходящее значение, навсегда занявшие достойное место в истории русской поэзии, ставшие национальным достоянием, совпавшие с образом мыслей и чувств людей последующих времен. Эти стихи рождались в минуты передышки, летом 1941 года, когда Симонов готовился к новой поездке на фронт. «За эти семь дней, – вспоминал поэт, – кроме фронтовых баллад для газеты, я вдруг за один присест написал «Жди меня», «Майор привез мальчишку на лафете» и «Не сердитесь – к лучшему…». Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал. Сидел на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина… . На несколько часов удалось забыть, что на свете есть война… . Наверное, в тот день больше. чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней…»
Стихотворение «Жди меня», посвященное, как и другие шедевры любовной лирики Симонова, актрисе В. Серовой, первоначально не предназначалось для печати. Однако Симонов часто читал его в кругу людей, которым, как он чувствовал, оно несло утешение и надежду, вселяло внутреннюю уверенность в победе. Его первыми слушателями, кроме друзей-литераторов, были артиллеристы на полуострове Рыбачий, отрезанном от остального фронта; разведчики, которым предстояло смертельно опасное задание; моряки на подводной лодке. Строка: «Ожиданием своим ты спасла меня» воспринималась не только как клятва верности в любви, но и как утверждение нерушимой духовной связи, существующей вопреки всеобщему хаосу и гнетущей неизвестности. Нить, протянутая от сердца к сердцу, должна была стать более прочным и надежным основанием в стремлении выжить и победить, чем любые официальные лозунги или любовные клятвы, чем оборонительные средства и количественное превосходство, от которого, как заметил еще Л. Толстой в «Войне и мире», не зависит исход войны. Именно поэтому стихотворение звучит как «заклинание» (критика отметила «заклинательные повторы»), «молитва», как слияние многих голосов в одном всепобеждающем чувстве веры в торжество справедливости, любви, в долгожданную встречу «ждавших» друг друга после победного окончания войны.
В этом чувстве соединились чаяния всех, сказалась общая судьба поколения. Поэтому стихотворение расходилось в копиях, заучивалось наизусть. Солдаты вкладывали его в письма любимым, веря, что поэтическое слово окажется сильнее смерти:
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: – Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, –
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
9 декабря 1941 г. стихотворение прозвучало по радио в исполнении автора, а в январе 1942 г. было напечатано газетой «Правда».
Своего рода «заклинанием» стало и стихотворение «Если дорог тебе твой дом…» (1942), где начала ненависти и любви сталкиваются в непримиримом противостоянии – любви к родному дому и ненависти к поправшему его врагу. Ощущение непереносимости присутствия фашистов под отчим кровом, уничтожения ими всего заветного и дорого, что дано в жизни человеку, подкрепляется приемами звукописи:
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал…
Любовь к родине нужно доказывать действием, личным участием каждого в деле изгнания врага:
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь…
Стихотворение Симонова звучало как «открытое письмо» всем его соотечественникам, как напоминание, что «ты русским вскормлен был». В сущности, он всегда писал о том же в своих поэтических «письмах», изредка называя конкретного адресата. Так, восходящее к некрасовской традиции стихотворение «Письмо другу (“Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…”)» (1941) непосредственно обращено к поэту А. Суркову, хотя и выражает общие всем чувства глубочайшей любви к родине, гордости за свой народ и горечи от переживаемого в этот час поражения:
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
Дружба в лирике Симонова проходит испытание жизнью и смертью, что отражают заглавия стихотворений, которые далеко перешагнули пределы военного времени («Однополчане», «Час дружбы», «Товарищ», «Смерть друга», «Был у меня хороший друг…», «Дом друзей», «Дружба настоящая не старится…»).
Проза Симонова вырастает из его журналистики («Я любил и люблю работу журналиста…»), из не прекращавшейся на протяжении жизни деятельности писателя-хроникера. Очерк – свой любимый жанр – Симонов берет иногда прямо со страницы блокнота, заполняемой между боями, концентрирующей напряжение настоящей минуты. Его позиция: «…я всегда стремился к тому, чтобы война, изображенная в моих очерках, корреспонденциях и рассказах военного времени, не вступала в противоречие с личным опытом солдат», – определяет и стиль повествования: без каких-либо украшений, с пристальным вниманием к деталям, малозначимым для человека мирного времени, но решающих подчас судьбу солдата в условиях времени военного. Симонов описывает то, что происходит на передовой, в окопах, ведет репортаж из танка, торпедного катера, самолета, подводной лодки (очерки «Солдатская слава», «Честь командира», «Бой на окраине» и др.). Беспощадная откровенность изображаемого («На войне волей-неволей приходится привыкать к смерти») – также составляющая сурового солдатского опыта, обыденная правда войны. В то же время именно здесь проявляет себя русский национальный характер во всем своем внутреннем богатстве и широте («Русское сердце», «Русская душа»). После войны он опубликовал свои фронтовые дневники под заглавием «Разные дни войны», где обобщил написанное (но не всегда попавшее в печать) в военные годы.
Симонов писал, что не считает необходимым различать в своем творчестве очерки и рассказы, поскольку и тот и другой жанры прозы имеют документальную основу. Вместе с тем, художественная проза Симонова, в духе классической традиции, имела отчетливые особенности, которые связывали ее с произведениями Пушкина, Лермонтова. Л. Толстого. Начиная с дебютного рассказа «Третий адъютант», в его сочинениях просматриваются черты социального исследования, психологического анализа, свидетельствующие о стремлении не только зафиксировать факт, но и понять его причины и возможные следствия.
Новые качества таланта Симонова вполне обнаружили себя в повести «Дни и ночи» (1943 – 1944). Несмотря на то, что повествование о самых тяжелых и горьких днях, относящихся к начальному периоду Сталинградской битвы, представляется хроникальным, буквально фиксирующим ход событий («Если бы Сабурова когда-нибудь потом попросили описать все, что с ним происходило в этот день, он мог бы рассказать это в нескольких словах: немцы стреляли, мы прятались в окопах, потом они переставали стрелять, мы поднимались, стреляли по ним, потом они отступали, начинали снова стрелять, мы снова прятались в окопы, и когда они переставали стрелять и шли в атаку, мы снова стреляли по ним»), перед нами, бесспорно, психологическое изображение человеческих судеб, соотнесенное с этическими нормами, историей и идеологией своего времени. Цель писателя – показать, как характер человека проявляет себя в противоречащих его природе условиях войны, как от этого зависят не только жизнь и смерть отдельной личности, но и впрямую зависящая от ее участия судьба общего дела.
Перед читателем проходят герои, которых он как будто видит воочию, благодаря отдельным выразительным чертам: главный герой, капитан Сабуров, несгибаемо твердый в вопросах чести и долга и в то же время всем сердцем сочувствующий тем, кому на войне «страшно», кто еще не «обтерпелся», «не научился всему, чему хотел научиться» и «не любил так, как ему хотелось любить». С чувством симпатии и сожаления смотрит он на «оживленное мальчишеское лицо» лейтенанта Масленникова, «представляя себе, каким оно станет через неделю, когда грязная, утомительная, беспощадная окопная жизнь всей своей тяжестью впервые обрушится» на него. Личности командира дивизии Проценко, называющего каждого, с кем довелось служил, по имени и отчеству, и командира полка Бабченко, сознательно принимающего начальственный тон в разговоре с подчиненными, пославшего людей на гибель и себя, из тщеславия, подставившего под бомбы, – выписаны автором с высокой степенью психологической точности, как и мужественно умирающий «маленький» Парфенов, старший политрук Ванин, старший лейтенант Жук, медсестра Аня, подарившая Сабурову счастье первой настоящей любви.
Наиболее «толстовский» персонах повести – солдат Конюков, напоминающий героя Шенграбенского сражения в «Воне и мире», капитана Тушина. Конюков был фельдфебелем в 1916 году, теперь – это «немолодой усатый дядька», Сабуров думает, что он, «наверное, был когда-то лихим охотником и должен ловко работать в ночном бою». В Сталинграде у Конюкова есть «свой дом» – дом, который он много дней и ночей защищает от немцев и который, в буквальном смысле, считает родным домом.
То, что объединяет защитников Сталинграда, что создает композиционное единство, заключено в предельно четкой позиции автора, которую он выражает от лица Сабурова: «И было в его невеселых мыслях то особенное упрямство, свойственное русскому человеку, не позволявшее ни ему, ни его товарищам ни разу за всю войну допустить возможность, при которой не будет этого “обратно”».
В «Днях и ночах» упоминается брат Масленникова, который был сначала в Испании, затем – в Монголии. Для Симонова эти места военных действий, куда стремились он сам, его друзья, где исполняли воинский долг его литературные герои, всегда оставались священными. Свой первый роман «Товарищи по оружию» (1952) он посвятил событиям на Халхин-Голе. Однако движение романного замысла изменило предполагаемый план изображения раннего этапа войны. Симонов написал эпическое произведение о героической битве под Москвой: от первых дней отступления до разгрома немецкой армии – «Живые и мертвые» (1960), затем обратился к великому подвигу Сталинграда, где герои первой части постигают «науку побеждать», – «Солдатами не рождаются» (1965). Симонов собирался довести своих героев до Берлина (как когда-то Л. Толстой намеревался «провести» Пьера Безухова через войны 1805 – 1812 гг., декабристское восстание – к возвращению из ссылки в 1856 г.). Но, сказав самое главное, Толстой «остановил» романное действие, как впоследствии поступил и Симонов: заключительная книга трилогии – «Последнее лето» (1971) показывает героев в Белоруссии, в 1944 г., как участников наступательной операции «Багратион».
Жанр трилогии, озаглавленной по первому роману, – «Живые и мертвы», в целом, определяется как героическая эпопея – масштабностью изображенных событий, историзмом мышления автора (все герои объективно зависят от хода истории и присущих ему закономерностей), постоянным привлечением документальных источников, мемуарных свидетельств, наконец, той ролью, которую для всех романных героев (их порядка 200) играет война. Война, как почувствовал еще Сабуров в «Днях и ночах», порождает «ощущение общего громадного хода вещей, который нельзя остановить». Только такое бесконечное погружение в содержание жизни, созданное войной, ее всестороннее узнавание при забвении других интересов человека, – обеспечивает, по мнению большинства действующих лиц трилогии, неоспоримое преимущество русских над не обладающим этим выстраданным качеством, внешним врагом.
Но не обладают им и некоторые «свои», о которых нельзя сказать: «Он сам был – война, и пока продолжалась война, кроме войны и ее прямых интересов… в душе его не оставалось ничего и никого». Это бюрократы, приспособленцы, дезертиры, фанатики инструкций и авторитарного стиля командования. Им противостоят главные герои трилогии – военный журналист Синцов и генерал Серпилин, патриоты, не признающие фальши и в словах, и в делах, беззаветно верящие в победу над фашизмом, готовые идти, добиваясь ее, до самого конца.
Примечательно, что в произведении, написанном уже в послевоенные годы, Симонов показывает своих героев, одновременно, изнутри их видения и переживания происходящего и с позиций авторского, «опережающего» знания. Его предчувствие уже есть в Синцове и осужденном по клеветническому доносу в 37-м году, несколько лет проведшем в тюрьме Серпилине. Исходя из своего времени, Синцов должен признать, что «вера его души была сильней всех очевидностей». Но, «обогащаясь» пониманием, приобретенным позднейшими поколениями, Серпилин думает о том, как «могло случиться то, что случилось с армией в тридцать седьмом м тридцать восьмом годах. Кому это было нужно?»
Ставшие «героями времени»Сергей Луконин («Парень из нашего города», 1940), Иван Сафонов («Русские люди», 1942), Дмитрий Савельев («Так и будет»,1944) – принадлежат к той же категории сильных и убежденных людей, которые занимают центральное место в прозе и поэзии Симонова. Драма в его многообразном творчестве выражает еще одну грань таланта автора: способность соединить острую событийность со сквозными лирическими темами, высказывать со сцены (как с трибуны) высокие нравственные истины, охватить широкие пласты истории, «хроники» войны, через которые «проходят» судьбы его героев.
Эти свойства отличают драматургию Симонова от творчества его современников-драматургов, например Л. Леонова. Можно сказать, что Симонов не стремится создавать произведения, обладающие не зависимой от автора художественной значимостью. Все его пьесы – это своеобразный способ авторского самовыражения, которое теперь сказалось в особых, соответствующих законам сцены формах. Так, неуемность героев Симонова, отвержение ими покоя, любых форм мещанства и, вообще, оседлости, проявилось в композиции пьес – в постоянном перемещении героев в пространстве: от комнаты в «старой докторской квартире» до места маневров «в танковой школе», от «военного городка где-то в Средней Азии» до уголка театральных кулис («Парень из нашего города»). Перед глазами зрителя проходя годы, меняются обстоятельства, взрослеют герои, которых, как знает автор, ожидают великие трагические испытания.
Качества русского национального характера признаются решающими в том, чтобы превозмочь физическую и нравственную боль, не допустить себя до унижения перед врагом, когда приходит время противостоять ему поступками, словами, выработанной человечеством моралью. Качества русского характера проявляют не только центральные герои пьесы «Русские люди» – Сафонов и Валя, не только военный фельдшер, разведчик Глоба, перед расстрелом говорящий Вале: «Мы еще с тобой сейчас “Соловей, соловей-пташечка” споем», но и робкая в начале пьесы Мария Николаевна, отравившая морального истязателя Розенберга. «Почти силы нет все это выдержать», – говорит Сафонов, а затем читает скорбный список военных и мирных людей, загубленных в оккупированном городе немцами. Это, однако, не мешает ему как командиру отправлять любимую девушку, Валю, на самые опасные задания, и она сочла бы оскорблением для себя, если бы он поступал иначе.
Закономерно, что драмы Симонова обычно имеют открытый финал: они отображают только отдельную фазу войны, а вся война – впереди и вокруг, в ней всегда – разлуки и возвращения, ожидание встреч и новые походные сборы. Неизменным остается только образ мыслей близких автору героев. «… сбоку всегда плохо видно. Прямо на вещи надо смотреть. Прямо и храбро!», – говорит Савельев, выражая авторскую точку зрения («Так и будет»).
Сразу после выхода в свет пьесы Симонова «по горячим следам» ставились театрами всей страны. Их премьеры вошли в историю Театра им. Ленинского комсомола: «История одной любви», 1940; «Парень из нашего города», 1941; «Так и будет», 1944; «Русский вопрос», 1944; «Под каштанами Праги», 1946. В конце 1942 г. пьеса «Русские люди» с успехом прошла в Нью-Йорке. Театр «Современник» в 1972 г. поставил пьесу «Четвертый», телезрители увидели телеспектакли «Левашов» (1963) и «Мы не увидимся с тобой» (1981).
Эпиграф, избранный К.М. Симоновым к повести «Дни и ночи», можно отнести ко всей его жизни, его судьбе мужественного, глубоко переживавшего за свой народ, подлинно национального поэта и замечательного человека. Это строки из первой песни поэмы А.С. Пушкина «Полтава:
Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
Д.ф.н., проф. Н. Л. Вершинина
комментарии (0)
Добавить комментарий